«Мудрость, которая необходима
человеку: знать и видеть тайны Создателя, познать самого себя – кто он и как
родился, откуда пришёл, куда уйдёт, как ему исправить себя, что ожидает его в
явлении пред судом Властителя мира».
«Зоар»
«Цвет времени переменился» Ф. Стендаль
Итак, дорогой друг читатель – боль в позвоночнике, боюсь
шевельнуться, лежу. Прикраватная тумбочка у
дивана забита стопками книг. Книгами
и листами бумаги завален пол. Ноутбук и страстно любимое существо кот
Дзинька -- серый с белым веером на спине
и в белых сапожках -- живут на диване.
Кот, прожжённый индивидуалист, всегда сам по себе, предпочитает
валяться подальше от моей шебуртни, где-то в ногах, на отдельной подушке, на меня
никакого внимания, а, повинуясь личным
желаниям, он, бросив в меня пренебрежительный взгляд своих серых наглых очей, с
этой чарующей грацией спрыгивает с дивана и, вытерев лапы о какой-нибудь лист
бумаги, трудолюбиво исписанный мной, как бы плюя на мою писанину, удаляется прочь, выгнув высокомерный хвост фонтаном.
-- Ох-ох-ох!! -- Провожаю глазами этот проволокой изогнутый хвост. – Эгоист!!
Парадоксы любви: я забочусь,
кручусь вокруг этого себялюбца, гоняя
семью то за рыбкой, то за сметанкой, то
за печёнкой, чтоб его ублажать, но он – демонстративно -- не любит меня. Он любит – Гешку. И сердцу ведь
не прикажешь, смиренно думаю я и закрываю глаза.
В тишине комнаты тихо тикают
часики.
Летит время жизни.
Ах, как быстро, неумолимо оно
летит! Короче стал день, короче час, и минута короче. Не успею проснуться, глотнуть
из термоса чашечку кофе, дотянуться до ноутбука, пробежаться по электронным
почтам -- у меня их четыре -- узнать
новинки нашей быстробегущей жизни: о новой войне, о новейшем оружии, о новых
санкциях против России, о новом бэби очередной звезды, полученном из пробирки, сколько лопнуло банков и сколько украли наши
бессмертные коррупционеры, какова зарплата у господина «Роснефть» (можно
сказать, не зарплата, а слёзы: 20-30 миллионов в месяц и господи-боже ты мой! как он бедняжка
перебивается с воды на квас с такими
копейками?!), заодно узнаю, на сколько в нашем молдавском закуточке выросли
цены на продукты-налоги-лекарство и коммуналку – о, знаменитая коммуналка! она
у нас выше пенсий и даже зарплат какого-нибудь учителя!… Растут-растут цены, как на дрожжах растут! У нас вообще всё растёт
на дрожжах: с одной стороны растут цены,
с другой -- миллионеры, не дрожжи а чудо, если учесть, что и богатство, и
бедность растут неудержимо, и, как кашу
в волшебном горшочке, ни одно, ни другое
-- невозможно остановить!
Словом, не успею бегло узнать, с
какой скоростью катится в яму всё то, что мы называем жизнью, не успею
подумать, что сегодня хуже живём, чем
вчера, а завтра будем жить ещё хуже:
такова логика нашей жизни, от кризиса к ещё большему кризису, от ненависти к
злобе, от демократии -- к фашизму, ростки которого всё ощутимей лезут
то здесь, то там: то в речи политика, то в криках очередного митинга, то
свастикой, нарисованной неизвестно кем на доме нашего тихого Кишинёва. А в то же время разговоры о мировой
войне уже никого не пугают и даже наводят скуку. Будто эта мировая война -- не уничтожение
человечества, а очередное бездарное средство для похудения наших красавиц.
Да, время меняется.
И меняется с бешеной скоростью.
И уже физики обратили внимание,
что оно стало бежать быстрей. Но почему и куда
спешит время? На этот вопрос не
знают ответ даже физики, тщащиеся заглянуть за пределы времени и пространства.
А мне почему-то кажется, что это Творец подводит черту, подталкивая своё беззаботное
Творение к мысли, что время не
бесконечно и что финал,
задуманный Им – не за горами.
Но каким же он будет этот финал?
Война и страдания или нечто
обратное-светлое, уготованное Природой?
Мудрые говорят, светлый финал
зависит от человеков, от способности каждого из людей -- приподнявшись над
всяким злом, разъедающим душу -- объединиться для всеобщего блага, собрать всех
землян в одно святое семейство, живущее по законам заботы о ближнем.
Но кто слушает мудрых?..
Только такая дура как я.
Тревожась о нашем завтра -- как
беспокойная всемирная квочка – я ищу возможность вголос кричать, порываясь собрать неразумных
цыплят под крылышко мудрых и дальновидных. Ругаю себя за эту привычку тревожиться, и всё равно не могу не кричать,
пробуя крикнуть что-то такое жизненно важное, что способно всех нас -- беспечное, неразумное человечество -- остановить
от последнего шага в пропасть.
А ведь понимаю, что ничего я не
крикну.
А, если и крикну, то никто меня
не услышит: не такие жалкие голоса как мой голосочек, уже кричали о том, как
можно затормозить грядущие беды, но --
бедное-неразумное человечество! -- воском залило ушки и беззаботно, как малый
ребёнок, шагает от пропасти к пропасти, хотя простым умом уже видно, что каждая новая пропасть -- бесчеловечней
той, что была накануне, как бесчеловечней сегодняшний день перед вчерашним, а о
завтрашнем даже страшно подумать.
Однако…
Пора возвращаться в свою
конкретную жизнь.
Пора завершать мои поиски мира, в котором живу. И напомнить тебе, мой дорогой читатель, что
сейчас на дворе осень 1999 года, а я оказалась в очередной катастрофе: нищета,
Гешка уехал на заработки, нашу квартиру в бывшем элитном доме – когда-то белом,
как океанский лайнер, а сейчас обшарпанном
и загаженном до отвращения -- мы сдали в
наём иностранцам (за копейки, неряхам и
хамам, ломающим абсолютно всё: от мебели до деревянной ложки, украшающей стену
кухни). Но выхода нет, и жить надо. Я поселилась у дочки – на знаменитых
Чеканах, среди колдобин и грязи -- больной позвоночник, плашмя лежу на жёстком
диване, боясь шевельнуться, продолжаю чирикать «альбомчик» и по бессонным ночам
запойно читаю умные книги. А за окном постоянная чёрная ночь и мистический шар луны,
навевающий всякие чёрные мысли.
Так выглядит моя новая жизнь.
И честно сказать, не так-то
просто её начинать в 62 года.
А, впрочем, много ли это -- шестьдесят два года?
И на какую жизнь может
рассчитывать человек в шестьдесят два года?
Конечно, ответ на такой вопрос у
каждого будет свой. Кто-то из человеков и в двадцать -- уже старушка с потухшим
сердцем и взглядом, жадно ищет спасение
от сжирающей душу скуки то в пустой развлекаловке, то в бутылке, то в
травке; кто-то неутомимо демонстрирует свои прелести в интернете; кто-то душит читателей
байками о неистощимом сексе… Словом, каждый сходит с ума по-своему. Не зря психологи говорят, что
сдвинулась норма психического здоровья, и сегодня больше больных, чем
нормальных.
Но попадаются и такие, кто и в 62, как я, например, живу, ловлю токи жизни,
долетающие до моего дивана, обдумываю-обчувствовываю новый очерк в «Семейный
альбом», придёт Людмила со своей рухлядью под грифом магнитофон, подкрутит
какие-то винтики, подёргает ремешки, заглянет под крышку, обречённо вздохнёт и ударит в него кулаком, и мы, наконец, мой очерк запишем, а позже -- в последний вторник месяца -- я придирчиво,
до боли в ушах, прослушаю очерк по радио, и… Начну думать о новом
очерке.
У меня в блокнотах -- как у
трудяги-художника -- полно эскизов-записей о людях, их жизнях, мыслях, слезах и
смехе… Заглянуть в глаза человека и
разобраться, о чём они плачут -- давно
стало моим навязчивым состоянием. Собой заниматься
некогда. И даже не помню, сколько мне
лет. На днях дочка Любашка вызвала скорую помощь, чтоб сняли мне боль в
позвоночнике, и врач, заполняя бумаги, спросил: «Сколько вам полных лет?». А я,
растерявшись, быстро стала соображать, но не смогла и ответила: «Я родилась в
ноябре тридцать седьмого года».
Матушка Ольга Прокофьевна –
отчаянной дерзости человек! – не без юмора мне рассказала, что родиться я
должна была в самый день Октябрьской революции, седьмого числа. Но она – ах, как она любила эти редкие праздники,
выпадавшие ей! как я помню её лёгкое,
красное, с белыми листьями пальмы платье
и высокие каблуки! как она танцевала,
рассыпая вокруг себя жаркий красный огонь! как сияли её голубые с косым
разрезом глаза! как поражала меня её красота,
красота природы и духа! – так вот она рассказала, что седьмого числа
отказалась идти рожать, объявив, что рожать пойдёт только тогда,
когда «отгуляет праздник». И -- отгуляла! И рано утром восьмого числа, они с
батюшкой так спешили в роддом, что ещё чуть-чуть, смеясь говорила мне матушка,
и я б тебя родила на дороге.
Я оказалась -- утренний скорпион!
Интуиция, страстность, поиски совершенства, злоба, зависть, мстительность,
ядовитость, злопамятность.
Сплошные злобно свистящие звуки. Сразу признаюсь, я себя в них не узнаю и скорпионом себя не ощущаю. Я себя узнаю по восточному гороскопу – бык. Мне даже нравится этот могучий, неповоротливый зверь, покорно и тупо
тянущий свою лямку. Большая, думная голова вечно опущена – вниз, в землю, в природу земли.
Неподвижность и статика. И что там внутри него – никому неизвестно. Первым эту
черту заметил Гешка. И кажется, по-другому и быть не могло, так как
Гешка по гороскопу -- рыба, тонкий, чувствительный, проникающий и таинственный; эзотерики говорят, будто рыбы
– только наполовину живут на земле, второй половиной они остаются на небе,
якобы в своё время люди этого знака, последнего в круговороте схождений, не успели всем своим целиком спуститься на землю – и
проницательный Гешка, как обычно шутливо,
однажды заметил: «У тебя
двойные глаза; одни наружу, другие – во
внутрь».
Бык с двойными глазами.
Человеческое подполье.
Неразгаданный феномен.
Да, дорогой читатель, наверное,
так и есть. Глазами наружу я всматриваюсь вокруг, в видимый мир, глазами во внутрь – в природу мира, с
незатухающей страстностью (от скорпиона?) – угадать её, эту мучительно-загадочную
природу, эту тайну жизни, скрытую силу, игравшую всем, что меня окружает и зовёт
куда-то, сама не знаю куда. И это было всегда: и в детстве, и в юности, и
в 62 года. Видно поэтому я свои годы --
как что-то внешнее и пустое -- не ощущаю. И сама для себя – улыбчивая и нарядная, любившая украшаться
браслетами – всегда была внешней, будто
витрина в каком-нибудь магазине, на которой
дурацкими красками намалёван тот настоящий товар, каким забит магазин. Моим «товаром» был -- бык, с головой
постоянно опущенной в землю, с неутихающей
жаждой узнать, что там внутри неё. И
жизнью моей было не внешнее передвижение с места на место, а желание -- угадать
эту жизнь. Как иронично однажды заметил всё тот же Гешка: «Люди живут, чтобы жить,
а ты, Лидуська, живёшь, чтоб думать о жизни». Ну, и конечно, ещё и крикнуть о
том, что человек – обязан быть человеком.
А зачем ему быть человеком?
Что в этом мире зависит от
человека?..
Да ничего не зависит, думала я
ранним утром осени 1999 года, лёжа на
жёстком диване, боясь шевельнуться, закрыв глаза, слыша, как тихо -- словно они
отстают от движения быстробегущего времени и стесняются своего отставания -- тикают часики. И часики отстают, и я отстаю, думала я,
мысленными глазами гуляя по белым листам и книгам, разбросанным по полу. Тяжёлый,
неповоротливый бык. И всё мне даётся мучительно трудно. И каждый раз ощущаю,
что жизнь обгоняет меня. И уже всеми
нервами знаю, что жизнь обогнала и мой
«альбомчик». Она стала другой. И, если
вчера я верила в то, что «бабушкин двор» не отдаст нажитое, то где он сегодня этот «бабушкин двор»?.. Его
нет. И дело не столько в том, что люди
бегут из нашего Кишинёва во все стороны света,
дело в том, что гаснет сам дух человека, влечение к жизни и надежда на завтра, а это и
было начинкой настоящего «бабушкиного двора».
Мы чем-то больны, подумала я, но
чем?..
И, ощущая, как тесно и плохо мне на этом
диване, я попыталась перекатиться на
бок, но острая боль прошила меня, и,
застонав, я шмякнулась в прежнее
положение и, продолжая стонать затухающим стоном, додумала свою мысль до конца: мы больны
одиночеством.
И боже ты мой! И как же я раньше
не догадалась до такой простой мысли?!
Как я могла не заметить этой
болезни, если она давно у меня на виду, прямо под носом, в моей же семье. И
давненько волнует меня своей непонятностью. Можно сказать, невозможностью.
Потому что и я, и Гешка – мирные, осторожные, деликатные люди. Любим дочку и
внука, не ссоримся, не ворчим, не даём им
спасительные советы, не учим, как жить, и не задеваем локтями, уступая друг
другу и самый удобный стульчик на кухне, и право жить, как кому хочется.
Но что интересно?
А то интересно, что и дочка, и
внук стараются отгородиться от нас, каждый в своё одиночество.
Каждый живёт в своей комнате (у
нас трёхкомнатная квартира). Больше того: живёт
за закрытой дверью! А так как двери у нас застеклённые, то дочка дверь в свою комнату завесила большим полотенцем,
чтоб никто даже видеть не смог, как она валяется на своём
диване, запойно гоняет чаи и слушает
Моцарта. Ну, предположим, дочку можно понять, у дочки трагедия: потеряла
любимого человека (скорее всего, убили
свои же дружки по бизнесу: в наше время такие разборки -- дело обычное). А внук? Он, прибежав из школы,
включает компьютер, звуки стрелялок, которые он называет играми, оглашают не
только квартиру, но и соседние этажи. Значит, даже соседи знают, чем занимается
он в своей комнате. Но, тем не менее, внук, едва вбежав в эту комнату,
тоже закроет дверь, хотя дверь
застеклённая, и комната на виду.
От чего он хочет отгородиться за
этой дверью?
Помню, как я ребёнком, прибегая
из школы, гонялась за всеми домашними -- за мамой, сестричкой, братом, отцом --
пытаясь каждому рассказать, как прошёл школьный день, что было в нём интересного,
смешного, нелепого… Словом, неважно, что было,
но меня разрывало желанием раздарить свои впечатления и увидеть их
впечатления от моих впечатлений. Я
буквально тянула из них эти их впечатления, я ела глазами их лица, я
подбирала специальные реплики и слова, я
раскрашивала события, я создавала целый театр, вынуждая их разделить моё
состояние и быть со мной – заодно! Быть заодно со всеми и с каждым отдельно –
это и было моим отношением к ним, моим желанием спрессоваться, воткнуться в другого, на меня непохожего
человека и как бы придвинуть, сделать его родней,
разделяя одно впечатление на двоих.
А когда появлялся
новый фильм (а это был редкий особенный
праздник), я бежала его смотреть, и, воспаляясь от впечатлений, будто какой-то
вирус, гонялась за каждой живой душой, чтоб рассказать этот фильм до мельчайших
подробностей, по ходу дела перебивая
себя вопросом: «Ну и как тебе нравится это?», то есть давай и ты не молчи,
включайся, разделяй мои наблюдения, гнев или радость.
А ещё любопытно то, что каждому
из семьи, ощущая их непохожесть между собой, я тот же фильм рассказывала
по-разному, и сам слушатель на меня влиял колоссально. Особенно это был отец
Василий Григорьевич. Великий молчун и курильщик, он меня слушал молча, как
глухонемой, но лицо его напрягалась и каменело, и время от времени, отгоняя
жестом ладони дым от лица, он бросал в меня вопросительно-резкий -- пугающе резкий, будто удар ножа -- взгляд своих зеленющих глаз и говорил какое-то одно слово, и это слово было
настолько к месту и точным, что оно
мгновенно раздвигало моё представление
обо всём, что я видела в фильме и о чём говорила, и, мгновенно переварив своё новое
впечатление, я вдохновлялась им и продолжала рассказ с другой высоты. А совсем отдельное
счастье доставляла мне своим слушаньем драгоценная бабушка, Ефимия Даниловна.
С душой ребёнка и изумлённо распахнутыми глазами на белом лице, чистая как
горный хрусталь бабушка, едва начав слушать, мгновенно включалась
и в фильм, и в меня, и, переполнившись чувствами, ударялась в слёзы, независимо
от того, какие события – светлые или горькие -- сотрясали героев фильма. А вот сестричка Тамарочка, видно, плохо
переносила мои рассказы и даже однажды сказала: «Лида, плачу тебе пять рублей, только договоримся: я новый фильм смотрю первая, а потом уже можешь
рассказывать хоть 20 раз на день». Пять
рублей в моём детстве были -- большой капитал. Но я – отказалась! Рассказывать
- было моей величайшей страстью, роскошь общения, не имевшая цену. Рассказывать
-- значит смотреть не просто в глаза, а в душу другого, и на его душе
проверять -- свою душу.
Сегодня в моей семье ничего
подобного нет. Бежим от общения. И даже герои «альбомчика»
всё чаще с горечью говорят о том же: человек полюбил одиночество, душа бежит от
другой души…
И как понять это бегство?
Мы сами бежим или нас гонит
какой-то ветер?..
Неопознанный ветер, новинка
быстробегущего времени…
«Струна в тумане», как когда-то
заметил безумец Гоголь.
О, да, дорогой читатель, все эти Гоголи,
Достоевские, Пушкины, Блоки, Шнитке, Шагалы, Беккеты – все они на одну колодку,
все они этим своим подпольным чутьём чуяли эту струну в тумане…
Ну, хорошо, положим струну в
тумане чую и я…
Но чья же рука трогает эту струну?...
И вот пока я так думала на своём
диване, боясь шевельнуться, в комнате внука Юры (я его зову Лёлькой) слабенько
пискнул будильник, и тут же Юра его
заткнул, и стало слышно, как он -- будто
вышколенный солдат на побудке -- быстро вскочил и тихо, как муха,
стал собираться в школу, только и слышу слабые звуки лёгких, бесшумных сборов, плеск душа в ванной, и вот уже Юра мелькнул в сторону кухни мимо моей
застеклённой двери, на ходу ероша намокшие волосы.
А я закрыла глаза, делаю
вид, что сплю. Но и закрытыми глазами вижу, как он скосился на мой диван и
беззвучно, одними губами шепнул:
«Бабушка, спишь?» Сплю, сплю, моё солнышко. Спеши в свою школу, не
отвлекайся на старческие болячки. И он, будто учуяв меня, влетает в кухню, и
тут же, от одного его появления, сам собой включается телевизор, маленький
телевизор на холодильнике, поесть не могут, не глядя в него, словно кусок не
полезет в горло. И вот уже телевизор наигранно бодрым голосом заговорил, затрещал, засмеялся,
заумничал, а внук, привалившись грудью
на холодильник и воткнувшись в экран лицом, тоже смеётся, с жадностью слушая,
как грамотно следует покупать обои и клей для ремонта квартиры. Вчера слушал,
как выпекать блины, сегодня -- ремонт
квартиры. И слушает так увлечённо, будто сейчас сорвётся -- не успев выпить чай
-- и помчится не в школу, а по строительным магазинам покупать обои и клей. Эта
всеядность детства непостижима! Что происходит с душой ребёнка? И почему он так
жадно хватается за любое, что попадётся,
будто дышать и расти не сможет, пока всё вокруг не услышит, не понюхает, не потрогает, не
попробует?..
-- Лёлька, ты забыл включить
чайник! - рявкнула я, понимая, что и сегодня, как и вчера, как и всегда, он
сорвётся из дома, не выпив чаю.
-- Доброе утро, бабушка! -- ликующе отозвался он, не отрываясь от телевизора.-- Как
позвоночник?
-- На месте! Чаю попей!
-- Не успеваю… Три минуты
осталось! -- Он схватил ранец, выключил телек, рванул к выходу, на ходу сдёрнул
с вешалки куртку, и уже из-за двери прозвенел для меня обычный успокоительный
текст: -- Что ты волнуешься? Выпью в
школе -- никуда этот чай не денется!
И уже побежал-побежал, лифт,
конечно, не вызвал: пока этот лифт приползёт,
внук десять раз смахнёт с пятого
этажа, и я, внутренним слухом провожая его по лестнице, прямо будто
глазами вижу, как он летит над
ступеньками, рукой едва
касаясь перил. И, наконец, внизу
окончательно хлопнула дверь парадного. А я продолжаю слушать и слышу, как он
мчится по дорожке у дома, всё дальше и дальше, до самой щели между домами… А потом уже ничего не слышу. Только
вижу мысленными глазами, как он нырнул в эту щель, вылетел к улице, бежит в
сторону автобусной остановки, призывно
машет рукой школьной маршрутке,
которая радостно -- сияя намытыми
окнами, орущими детскими лицами и улыбкой
водителя «дяди Алика», такого же шалопая, как и все эти дети –
подхватила его на ходу и улетела… И ах,
как быстро, как мгновенно она улетела, будто оно не маршрутка, а летательный
аппарат, ковёр-самолёт быстробегущего времени.
Не маршрутка, а фокус-покус, успела подумать я. А
водитель её, «дядя Алик», любимец детей
и настоящий волшебник -- школа частная, и он в
этой школе и шофёр, и садовник, и строитель, и программист, и муж
Любочки Петровских, хозяйки школы, звонкой, лёгкой, красивой, быстрой, как
райская птица колибри -- и всё это вместе – спасение нашей семьи. Потому что в
сегодняшней обыкновенной школе наукам не учат, а сами
дети между собой такому там обучаются, что у такой бабульки как я волосы дыбом от их «наук».
И ах, спасибо новому времени за частную школу, думаю я и
закрываю глаза и, боясь потревожить свой позвоночник, начинаю считать: раз,
два, три… Заранее зная, что на счёте
семнадцать из школы напротив нашего дома посыплются звонкие голоса
детей, бегущих на стадион…
Так начинается утро нашего дня.
Дети будут играть, звенеть, жить. А я -- лежать, боясь
шевельнуться, читать умные книги и
думать о ветре быстробегущего времени,
загоняющем человека в лютое одиночество…
К вечеру хлопнет входная дверь:
-- Добрый вечер, бабушка. Как
позвоночник?
-- На месте. А как наша школа?
-- Тоже на месте.
-- А наши успехи?
-- Нормально, - отвечает он на
ходу, и почти тут же, будто от одного
его голоса включился компьютер, из его
комнаты раздаются звуки стрельбы-пальбы
и самых что ни на есть идиотских воплей. Эти компьютерные стрелялки сводят меня
с ума. Пытаясь не шевельнуться, я тяну одеяло на голову.
Господи-и-и… Сколько можно
терпеть? Сделай же что-нибудь!..
Как легко догадаться, дорогой друг читатель,
слово Господи я бормотала формально, я росла атеисткой, пионеркой и
комсомолкой, богом моим было – Родина и народ, и всю свою жизнь я молилась на
них, и даже не знаю, какими ветрами в мой лексикон занесло это слово -- Господи. Но я его повторяла часто,
вздыхая при этом таким изболевшимся вздохом, что Гешка однажды заметил: «И что ты к Нему
пристаёшь со своими вздохами?». А я рассмеялась и успокоила Гешку: «Ты за Него
не волнуйся, Он все равно нас не слышит, глухую шапку надел».
А Он услыхал.
И даже не знаю, как мне теперь не
сгореть от стыда за насмешки над Ним.
Услыхал, усмехнулся над моей
болтовнёй и небрежной рукой, прямым попаданием сбросил мне
чудо.
Как всякое
чудо, оно появилось таким обыденным
образом, что я его -- не узнала.
Как-то вечером взволнованный Лёлька вбежал в мою комнату с
телефонной трубкой:
-- Бабушка! Мари Васильевна!..
Ах,
Мари Васильевна, Мари Васильевна! Классный руководитель в Лёлькином
классе, наше спасение в этом хаосе перестроек,
развала, нищеты, одиночества и болезни.
Тёплый, святой человек, взявший под покровительство нашего Юрку. И я так благодарна ей, что, едва услыхав её
имя, вся расцветаю и улыбаюсь, будто из
одного пространства, из пространства больной, напряжённой жизни – перешагнула в
прочный, спокойный, великодушный мир.
-- Добрый вечер, Мари Васильевна.
И что натворил наш герой?
Она укоризненно:
--
Лидия Васильевна, не грешите! Юрчик -- прекрасный мальчик, написал
такое дивное сочинение, я перед классом
читала и прослезилась… Это не мальчик -- мудрец,
все дети как дети, а с ним я разговариваю как со взрослым. Я звоню вас
спросить: как вам понравилась книга?
Книга?!
-- Какая книга?
-- Ба-абушка!! Я совсем забыл!..
- в панике выкрикнул Лёлька, кинулся в
свою комнату, появился, в руках какая-то книжечка.— Вот она!! Как я забыл?!..
И
оказалось, два дня назад Мария Васильевна передала мне прочитать эту книжечку, а он - забыл! Таскал книгу в ранце, а книга чужая, её завтра надо
отдать. Мария Васильевна, страшно сказать, как
расстроилась: книгу надо отдать,
а я её даже не видела!..
-- Но вы должны! Должны её прочитать!! -- так
взволнованно повторяла она, что телефонная трубка, тоже волнуясь, дрожала в моей руке.
Я рассмеялась: какая прелесть эта
Мария Васильевна со своими переживаниями!
-- Да не волнуйтесь, Мари
Васильевна! Прочитаю! -- скосившись на
книжечку – в мягкой обложке, страниц 200, не больше -- обещаю я. -- Тут и читать-то нечего! Не такое
за ночь читала!
-- Но вы даёте мне слово? – не
унималась она.
И я дала ей честное пионерское, и
мы посмеялись, и успокоились, и пожелали друг другу здоровья, и на этом
простились.
-- Совсем забыл, бабушка! -- унося телефон, сокрушался Лёлька.
- Склероз! – бросила я в его
виноватую спину. -- С твоими стрелялками
не то ещё будет!
И вот она ночь.
Я эту ночь никогда не забуду.
Это было не чтение – мука. Пытка
и дыба. Книжица резко мне не понравилась! Она показалась мне бедной, невнятной,
обыкновенное барахло, каким сегодня забиты наши книжные магазинчики, столы и развалы,
предлагающие растерянному народу все
виды спасения от всех бед: нищеты,
неудач, болезней.
Эта книжечка предлагала лечение
энергетикой. Но о лечении энергетикой, о
котором в ней говорилось, пройдя йогу,
суджок, цигун, Ниши, эзотерические науки, а главное -- практическое лечение
аккупунктурой у китайца, настоящего мастера по восточной медицине, я знала побольше
авторов книги. И книга меня раздражала.
Я вертела её, листала туда и обратно,
отбрасывала от себя и, отдохнув, опять принималась читать. Я понять не могла,
что в этой книжечке привлекло такого тонкого человека как Мария Васильевна и
зачем она мне её навязала. Ну, зачем мне надо было узнать историю какого-то
странного доктора-кардиолога, полковника медицинской службы, который, работая в
реанимации, руками -- буквально руками -- запускал людские сердца, удивляясь, почему
одни запускаются, а другие не запускаются, хотя по всем показаниям должны
запуститься. То есть его удивило то, что на эти сердца действует сила
неизвестная медицине.
Словом, не он, а вот эти наблюдательные
больные открыли, что его руки обладают какой-то силой, способной лечить. И он
стал снимать самую страшную, неизлечимую боль, касаясь больного места рукой, и
долго не мог понять, чем именно лечит,
пока, наконец, ему не открылось, что из его рук истекает энергия.
Он
назвал её -- Энергия Сотворения, то есть творящая жизнь. Не понимая её природы,
в книжечке он писал о своей Энергии
Сотворения с таким почтением, будто она не просто одна из энергий, которых
полно в природе, а -- дар Небес, дар того самого Господа, которому я не умела
молиться!
Для меня это было не книжка, а
какая-то ерунда. И я не читала её, а мучилась, ничему в ней не веря, и -- не
желая верить! Но отбросить её, не дочитав, я никак не могла. Я так уважала Мари Васильевну, что даже думать не
думала нарушить своё пионерское слово.
И, откинув книжонку, я опять тянулась за ней и, ворча, продолжала читать.
И это тянулось так изнурительно долго, что
мистическая луна, уморившись за мной наблюдать, укатилась в своё мистическое храмовище,
небо стало синеть и сереть, большие часы в прихожей шепнули четыре утра, и
я ощутила такую усталость, что,
пролистнув оставшиеся листочки, отбросила книжечку и --
закрыла глаза…
И за что только, Господи, мучишь меня?!
И уснула как мёртвая.
Таким каменным крепким
сном я спала только в детстве. И -- тоже как в детстве -- когда я проснулась,
с губы у меня -- от сладости сна -- текла струйка слюны. Я рассмеялась. Мне было легко, хорошо, я
забыла болезнь и потянулась, выбросив руки над головой, перевернулась, изогнулась,
как кошка, большая, бодрая, здоровая кошка… И чувствуя, что сейчас в комнате
внука своим тихоньким треньканьем звякнет будильник, я резко отбросила одеяло,
метнулась на кухню, зажгла газ, поставила чайник, приготовила чашки, села в
угол диванчика и -- не без злорадства -- принялась ждать своего ненаглядного
Лёльку, глядя на дверь: уж сегодня-то он обязательно выпьет чай!
-- Бабушка!! – вопросительно- изумлённо
выкрикнул Юрка, появившись в дверях. -- А позвоночник?
-- На диване оставила! Отдыхает!
Садись и пей чай! - И, сунув книжонку в ранец,
добавила. – Только, пожалуйста, не забудь отдать Мари Васильевне! От меня ей большое
спасибо! Прочитала! В восторге!..
А потом я его проводила до
лестницы. Стояла в дверях, смотрела, как он летит над ступеньками, ладонью едва касаясь перил,
и, прежде, чем скрыться на повороте - он обернулся, обдал меня ярким, чёрным,
сияющим взглядом и крикнул: -- Скажи своему позвоночнику, пусть отдыхает всегда!..
-- Счастливо, -- ответила я. –
Скажу.
Но он уже не слыхал: внизу
яростно хлопнула дверь парадного.
Я вернулась к дивану, села,
оглядела постель, поискала рукой, будто искала книжечку, но книжечки не было, и
я закрыла глаза. Сосредоточилась. Вспоминая рисунки из книжечки, какие-то
упражнения, какими можно было бы вызвать эту Энергию Сотворения. Мысленно
вспоминая рисунки, я подняла руки, свела ладони над головой, замерла и ощутила, что голова моя оказалась в тёплом тяжёлом
шаре…
-- Мама? -- в дверях, с чашкой чая, стояла удивлённая дочка.
-- Я делаю упражнения, - ответила
я и попросила. -- Ты можешь сходить и купить мне книжечки доктора Коновалова?
Купи всё, что нароешь.
На дворе было утро 13 октября,
1999 год.
С этого утра я с книгами доктора
С. Коновалова не расставалась.
Тут стоит заметить, уважаемый мой читатель, что в это утро мне в
голову не пришло, будто именно книга сняла мою боль. Я даже не обратила внимание, что на обложке
книги -- большими буквами! – было написано: «Книга, которая лечит». А, если бы даже
и прочитала, то я бы – расхохоталась. Не
тот человек, чтоб верить в подобную ерунду!
В этот же день, купив книги, я начала
делать энергетические упражнения. И делала их ежедневно, утром и вечером, аккуратно и точно, как прилежная школьница,
будто кто-то наслал на меня эту святую обязанность заниматься ими. И было такое
чувство, словно я занималась этим
всегда. Да и всё это вместе –
упражнения, книги, здоровье, лёгкость тела и духа тоже казалось, были –
всегда.
Так спокойно и просто -- как ребёнка за ручку – Судьба привела меня в мир доктора Сергея Сергеевича
Коновалова, мир информации и энергии.
Лидия Латьева
V часть, эпизод 1 из книги «В поисках мира, в
котором живём: поговорим? подумаем?».
Комментариев нет:
Отправить комментарий