- А действительно, Игорь, что же такое –
счастье?
- Счастье? Это иметь красивую жену…
- А что же такое несчастье?
- А это - иметь такое счастье…
(Смех
и радостный визг детей)
Вот так - под шутки и
смех и восторженный визг детей – так и
начался наш предновогодний разговор в
одной молодой семье.
И сразу признаюсь, что
эта семья – Лиля, Игорь, их дети Санду и
Влад – мои соседи.
Соседи недавние. Всего
года два назад они въехали в ободранную
двухкомнатную квартиру, которая долгие годы болталась на балансе какой-то
конторы и так пропиталась враждебностью к человеку, что даже ремонт,
сотворённый Лилей, не сделал квартиру домом и, пережив в промозглой квартире
зиму, упорная Лиля сказала, что не-ет! Нет, нет и – нет!!! Её дорогие мальчишки не
будут мёрзнуть в собственном доме!
Словом, это был уже не
ремонт, а целая революция! И так она нас потрясла, что другой наш сосед тут же
возжаждал чего-то подобного и тоже затеял ремонт, и даже мы с мужем – нищие
безработные – стыдливо ужались,
подсуетились и, в конце концов, прорубили дверь на балкон, о которой мечтали
лет двадцать.
А ещё: из-за двойной деревянной двери соседей в наш общий – унылый как и вся наша жизнь – коридор посыпались звонкие детские голоса и просочились самые аппетитные запахи настоящего дома. И вот уже старший из мальчиков Санду – ах, этот Санду! четыре года, но он такой основательный и надёжный, такой всё хватающий на лету: и стих, и песню, и английский язык, и любое житейское правило, и как обувь снять, и как коврик подправить, и как повесить на плечики курточку, чтоб она всегда была аккуратной, словом, всё знает и всё умеет, прямо будто не маленький мальчик, а мудрый, всё знающий дед с его богатейшим житейским опытом и сноровкой - и вот уже Санду стучится к нам в дверь и, сияя лицом, протягивает тарелку. А на тарелке – пирог!
И я, увидев это сияние
детских глаз, этот особый талант души радоваться, угощая, я задохнулась от
благодарности, бурно расцеловала его макушку, и, конечно же, не успев откусить от соседского
пирога, быстренько сдула пыль со своих кулинарных, давно забытых рецептов, и
вот уже мой внук Юра – тоже сияя лицом – возвращает соседям тарелку, уже с
нашим печеньем…
Вот так – совершенно нежданно-негаданно – в самый разгар антижизни, когда безумная ненависть разрывала и людские сердца, и судьбы, и целые государства - на нашем шестом этаже заулыбалась сама человечность, которую молодые соседи расшевелили в наших сердцах.
И такие оба они –
красивые, бодрые, улыбчивые – так каждый из них хорош сам по себе, что я по
своей привычке влюбляться в хороших людей, сразу влюбилась – в обоих!
Впрочем, наверное, всё-таки я с начала влюбилась в Лилю.
Конечно, и я, и Лиля – мы же такие обе
завзятые, что просто синим огнём горим на своих бесконечных работах, и
свободного времени, чтоб посидеть, поболтать, помолчать у нас, безусловно, нет…
Но!..
Соседка – это соседка, вечная палочка-выручалочка в житейской запарке, и мы с Лилей с радостью выручаем одна другую. И то я у неё одолжу две картошки, то она у меня яйцо… И бывало, выскочишь одолжиться, улыбнёмся одна другой, вспомним что-то хорошее, да так и застрянем посреди коридора, между их дверью и нашей. И вот так получилось, что слово за словом, встреча за встречей, картошка за яйцами, и я узнаю постепенно и подробности Лилиной жизни, и что самому лучшему её научили в родительском доме, и что надёжней подружки, чем мама, у Лили даже не может быть. А уж папа у Лили тако-ой человек! такой человек её папа, что другой такой мудрости, щедрости и широты природа просто ещё не создала!
И может быть потому, что выросла она в таком человеческом доме, где абсолютно всё и думалось, и делалось по-людски, а, может, натура её такая, но мне очень скоро сделалось ясно, что соседка моя – замечательный человек! Она и великая труженица, и умница, и хватает её – на всё! И на работе она – толковый экономист, и в доме - хозяйка, и детям – преданнейшая из мам, она к любому утреннику сочинит и сошьёт им невиданные костюмы, и до упаду готова читать им прекрасные книги, и поучит с ними разные языки, а, увидев, что они заскучали, отбросит свои нескончаемые дела и заведёт с детьми хоровод, и они все песни перепоют, и все танцы перетанцуют, и всем шуткам Тындалэ с Пэкале – пересмеются!
Но в то же время Лиля – строгая мама, и у неё не только всезнающий Санду, но даже двухлетний Влад – а этот та ещё дзыга и егоза - но даже он совершенно отчётливо понимает, что хорошо а что плохо, что можно а что нельзя, и что, поиграв игрушками, надо убрать их на место, а машинку нашего Юры – нельзя уносить с собой, зажав в кулачок.
Словом, Лиля такой человек, что просто не терпит рядом с собой ничего не людского и, если ей, например опротивела наша грязная лестница, то она схватила ведро и веник да и – помыла лестницу от шестого до первого этажа! И помню, застигнув её ещё и за этой работой, я ужасно разволновалась, я, не зная, как выразить Лиле своё восхищение и благодарность за чистую лестницу, преподнесла ей букет цветов, а ночью крутилась и долго уснуть не могла, вздыхая и Лилю жалея за эту извечную женскую долю подставить себя под любую работу, спасая собой весь мир.
Ну и вот так получилось, что со временем Лиля стала родным человеком – родным, надёжным, понятным – и если мы долго не виделись, я скучаю по ней, и, бывало, услышу, как она, хлопнув дверью, мчится по коридору – живёт на разрыв и, конечно, не ходит, а только бежит или мчится то на работу, то в садик, то в магазин – а я распахну свою дверь и радостно крикну: «Здрасте!», и она на лету обернётся, обдаст меня ярким взглядом, бросит ответное здрасте, и уже прыгнула в лифт, и он загремел и ринулся вниз, будто её унесло в какую-то адскую пропасть…
А я, привалившись плечом к двери, сама с собой улыбаюсь, словно вот здесь, в воздухе нашего коридора, как бы впитавшего всю неустроенность нашей убогой жизни, случилось внезапное чудо, и время сдвинулось странным образом, и в Лиле я увидела себя молодую, и, конечно-конечно, я понимала, что жизнь – это крепкий орешек, такая штучка, что сколько ты на неё не траться и сколько не мой эту вонючую лестницу, а рай всё равно не построишь, но всё-таки…
Всё-таки, всё-таки, - думала я, - а всё-таки легче жить и легче чувствовать себя человеком, когда видишь, что в этом непредсказуемом хаосе жизни, объятой дикой неутолимой ненавистью, есть и глазастая бескорыстная молодость с её горячим азартом –не смотря ни на что - выстроить этот рай, сотворив мир по подобию своему… А это значит, - думала я, улыбаясь образу Лили, летящей по воздуху коридора, - это значит, что созидательный дух в природе не исчезает, он живёт вечно, по каким-то незримым каналам перетекая из одного поколения в другое, от меня к Лиле…
Однако чувствую, что пора уже вспомнить и о Игоре.
И тем более хочется
вспомнить, что именно Игорь сразу же показался мне человеком как бы уже не
нашенского покроя.
Случилось это в самую первую нашу встречу.
В тот вечер, услышав,
что у нас появились соседи, я подхватила мужа под ручку, и мы пошли познакомиться с ними. И вот
постучала, а Лиля дверь распахнула, мы с мужем стали ей представляться – а она,
всем своим видом разулыбавшись, кликнула Игоря, который читал книгу Санду, и Игорь, быстро вскочив, схватил со
спинки стула пиджак, оделся и подошёл к двери, на ходу подправляя галстук…
И вот в эту минуту, когда он ещё не успел сказать своё имя и когда я ещё ничего не узнала о нём – а знать было что: экономист, который несколько лет назад «от нечего делать» выучил и английский язык, и компьютер, поэтому безработица, так легко сломавшая судьбы тысяч людей, его не пугает: не он ищет работу, а она его – но вот в эту минуту, даже не зная о нём ничего, а только глянув на его собранность, я - быстрой, мгновенной мыслью - успела подумать, что вот эта внутренняя подтянутость человека даже в расслабленной обстановке дома, наверное, это и есть не просто там вежливость или учтивость, а нечто другое, скорее всего естественное уважение человека к себе самому. И возможно, успела подумать я своей мгновенно мелькнувшей мыслью, что именно это свойство и называется европейским. И может даже случиться, что из таких молодых людей уже в сегодняшней неразберихе жизни и зачинается элита нового общества, в котором уважение одного человека к другому начнется с вот этого первого шага: уважение к самому себе…
Но дело не просто в личных достоинствах Игоря или Лили!
Ого-го-о! Сколько я повидала, бродя по житейским ухабам, этих наших достоинств и наших семей, где и он хорош, и она хороша, а вот вместе – не клеится! И в результате и хороший мужчина, и хорошая женщина, целую жизнь проживая друг возле друга, задыхаются каждый в своём одиночестве.
А вот Лиля с Игорем именно – вместе!
И когда она – такая во всём самостоятельная! – чаще всех других фраз произносит одну: «Посоветуюсь с Игорем» или когда он, разрезая подаренный мной апельсин на четыре части, первую протянул не детям, а Лиле, а мальчишки – как бы с ним разделяя свою любовь к маме – смотрели на это преподношение сияющими глазами, или когда сами эти мальчишки не могут уснуть, пока не дождутся папу с работы, с его обязательным поцелуем на сон грядущий… Словом, когда я вижу бесконечную цепь таких мелочей, то легко понимаю, что это совсем не мелочи, а каждодневный душевный труд, направленный на строительство дома и жизни. А ещё понимаю, почему эти двое – прожившие в браке добрый десяток лет – вечером, после рабочего дня, открывают дверь с такими сияющими глазами, будто сама уже эта дверь заполняет их существо – сиянием счастья.
Ну и конечно, я со своим «Семейным альбомчиком» никак не могла пропорхнуть мимо такой семьи и попросила Лилю выручить меня по-соседски и пригласить наконец посмотреть их семейный альбом да полалакать о жизни. Лиля, слушая мои просьбы, меня понимала, но долго-долго не соглашалась, как бы боясь вспугнуть своё счастье. И слава богу, что подоспел Новый год, время щедрых подарков и дарения радости, и она, основательно пошептавшись с Игорем – пригласила!
И вот, пока мы за маленьким столиком пробуем совершенно особую мамалыгу, приготовленную по-карпатски, пока листаем альбомы и разговариваем о жизни, пытаясь её живое дыхание втиснуть в жёсткую логику формул, по квартире – ни минуты не зная покоя! – носятся дети.
Это даже вроде не дети, а две безостановочные юлы, носимые некой внутренней силой бесконечного созидания. И то они затевают всякие игры, то совершают немыслимые прыжки с дивана, то создают всевозможные шаржи на самых разных певцов и актёров, то, лукаво блестя глазами, углублённо рассматривают подозрительные картинки во французской энциклопедии о рождении человека, то маминым феном завивают друг другу кудри и уши, то наконец окончательно перевернув квартиру вверх дном - а родители, кстати сказать, глядя на этот бедлам, ни разу их не одёрнули, не окрикнули, не тормознули, а даже наоборот, то Игорь, то Лиля сами включались в это творение хаоса, не выпуская нить нашего взрослого разговора и не теряя своей улыбки – но наконец-то дети, собрав в дипломат зубные щётки, мыло и кое-что из личных вещей, «совсем как папа», отбыли в командировку не то в Вену, не то в Бухарест и скрылись в соседней комнате, прощально помахивая нам руками…
Но не успела я – я же давным-давно отвыкла от этой кипящей неугомонности детства – не успела я облегчённо вздохнуть, всей собой ощущая великую благодать нагрянувшей тишины, как они – возвращаются из командировки!!! И такая их распирает радость, что глаза их горят, щёки блестят, они изо всех своих сил дуют в какие-то трубки и бьют в барабаны, и даже простыми ушами можно услышать, как бурно колотятся их сердца, истосковавшиеся по маме и папе в столь долгой – невыносимой разлуке!
Глядя на них, я не просто там хохочу, я прямо падаю в своём кресле, всеми чувствами понимая, что счастье – то самое неуловимое счастье, которое каждый из нас всю жизнь призывает в свою судьбу – это совсем не то, что можно втиснуть в формулы или слова, это… Это… даже не знаю – что! И только одно уже несомненно знаю, что без этой –свободно растущей жизни, творящей радость в душах людей – оно невозможно!
Можно сказать, что на этом открытии мы и расстались.
Нет-нет, мы ещё
посидим, полистаем, повздыхаем и посмеёмся, мы ещё помолчим и подымем стакан
вина и за детей, и родителей, и друзей, и за наши надежды и ожидания…Мы ещё
основательно поговорим.
Но вот деревянная дверь – как крышка волшебной шкатулки, заполненной светом? cмехом и музыкой – деревянная дверь закрылась за мной, и я оказалась одна в коридоре.
И холод нашей зимы
внезапно прожёг меня до костей, даже зубы стали стучать…
От внезапности я
растерянно оглянулась.
И вдруг открываю, в какой лютой стуже живу.
И как промёрз наш
подъезд.
И дом.
И весь Кишинёв.
И страна.
И как любому из нас не
хватает тепла.
И прежде всего, тепла
молодых сердец. Обновляющих жизнь.
Лидия Латьева
Из книги «Облак белый»,
1996 год
Комментариев нет:
Отправить комментарий