Молитва

Случилось ещё одно потрясение во время моих ночных впечатлений у бабушки, мимо которого невозможно пройти.

Была уже ночь. Я спала. Тем крепким,  здоровым сном, каким могу спать только дети.

И вдруг…

Именно вдруг, во сне, я ощутила внезапный сильный толчок изнутри, и тут же проснулась, открыла глаза и даже понять не смогла, что происходит…

Бабушки рядом не было.

А по комнате, ударяясь в меня, как бы метались волны грозной  тревоги и…

Господи-и-ии…

Что случилось?!

Я приподнялась на локте и… боже ты мой! что я увидела!..

Бабушка – лицом в пол, распластавшись на коврике перед иконой Матери божьей, страстным, горячим, нечеловеческим шёпотом   -- шептала молитву…

Она не просила…

Не-ет!  

Казалось, её душа вырвалась из неё и – кричала, боролась с грозным далёким Отче, требуя что-то такое, что само Небо не в силах дать человеку…

Буря её моления потрясла меня.

Сердце бурно заколотилось, рука подкосилась, я упала в постель, сунула голову под подушку, ощущая, что мне нельзя, невозможно! подглядывать эту схватку души человека с богом…

Господи-и… господи-ии-и…

… И вот пошла-побежала быстрая жизнь. И много путанных-перепутанных дорог мне пришлось протоптать в поисках мира, в котором живу.  Я хваталась за многих учителей, гуру, учения, практики, философии. И только религию обошла стороной. И лишь потому, что в далёком детстве погас для меня облик Отче. Само это слово выпало из моей души.  Отче остался где-то неведомо где, в каких-то далёких высях, холодных и отвлечённых как «сферы высокой политики» деда, которые совершенно не трогают сердце. 

Сердце по-прежнему трогал Христос. Земной, понятный мне человек, который старался плохих людей  сделать   хорошими. Слабых – здоровыми и счастливыми. Но люди понять Его не смогли и -- убили.

Меня мучило это предательство. 

Я никому не могла простить его: ни себе, ни людям, ни Отче. Однажды, в какой-то церковный праздник, когда я оказалась в очереди к священнику, чтоб приобщиться к «телу и крови господней», я, губы сцепив и голову наклонив, отказалась глотнуть из ложечки «кровь господню», чем рассердила и маму, и очередь, и священника. Я  вообще не могла признать Христа, каким его представляла церковь. Не любила смотреть на распятие, терновый венец, капли крови, бегущие по Его рукам и ногам и лицу.  Не могла признать в Нём страдальца.  А мысль, что Он, добровольно пошёл на крест, искупая  наши грехи, казалась мне лживой до отвращения. Сама церковь  была для меня окутана облаком лицемерия. Мне было стыдно видеть священников -  белых, сытых, в богатых сияющих одеяниях -- я не смогла связать их с Иисусом Христом, творившем добро в старом хитоне и босиком. Словом, так получилось, что именно детская впечатлительность отторгла меня от религии.

Однако.

Став журналистом, живя в среде воинствующего атеизма, с религией я никогда не спорила. И «виноватой» в этом оказалась всё та же бабушка Ефимия Даниловна, её  ночная молитва,  исступлённый вопль её сердца, ищущего защиту у Неба. При этом важно заметить, что бабушка не была религиозным человеком, никогда не ходила в церковь. А что меня совсем потрясло: она ни писать, ни читать не умела и великую книгу Библию читала мне наизусть, как запомнила сердцем. 

Вот эта сердечность её устремления к высшей, добро защищающей силе, определила ту осторожность, с которой я, сделавшись взрослой, относилась к религии. Не принимая её для себя, я признавала её для других. И когда в 90-ые годы -- время бурных раскованных поисков новых жизненных смыслов и целей -- поклонники эзотерики открыли свою газету и мне на её страницах предложили  «побороться с попами»,  я -- отказалась. Словами бабушки:

-- Всё от бога, друзья…

Нравится мне оно или нет.

Лидия Латьева

Глава I, эпизод 4 из книги "В поисках мира, в котором живём: поговорим? подумаем?"