Рождественские колядки нашего детства

Конечно, всё это кануло в прошлое: и зимы с метельными завирюхами и рождественские колядки, но вот в нашей южной Молдове вдруг — под самое Рождество --  разразилась зима, завыла метель, посыпало хлопьями белого снега,  внезапная радость вдруг взволновала сердце,   лицо озарилось улыбкой, в душу грянуло  детство с его   буйным весельем колядок… И я неожиданно вспомнила, что где-то когда-то в какой-то книге я помянула рождественские колядки нашего детства и надо скорее-скорее поделиться этим воспоминанием со своим дорогим читателем…

Это воспоминание  мне навеял спектакль   «Арвинте и Пепеля», поставленный по пьесе Василе Александри великим фантазёром и тонким художником Ильёй Тодоровым.  Помню, как я, влюблённая в его искусство,  пришла на генеральную репетицию спектакля  и с дальнего угла зала смотрела на сцену…

«…а сцена уже готова, уже наладили свет, на сцене дом Арвинте, а вокруг розовый угасающий день, искрится серебряный снег, белое пушистое дерево прямо под домом, какой-то праздничный, как рождественский, мир. Как раз вот таким зимним вечером, как бы сотканном из этих разлитых красок, треска мороза, хруста снега, лёгких снежных метелей и начиналось старинное Рождество… Актёры тоже готовы. В белых расшитых костюмах, внеся с собой запах мороза и смех, вдруг объявились парни, гукнули, хукнули, запищали какие-то дудки, затрещали трещотки, посыпались шутки, раззвенелись колядки…

Бог ты мой! И что же за колдовство этот театр!

Вот же сидишь в каком-то маленьком зале, сцена как спичечный коробок, везде бедность и неустроенность, а стоило посмотреть на сцену, на этот розовый свет, на этих белых парней, на их лукавые шутки,  и душа уже оторвалась отсюда и улетела куда-то туда, в Рождество моего детства, и уже вижу свой родительский дом, чувствую запах его тепла, намытых полов и выпечки, вижу, как я, девчонкой, прижалась носом к стеклу окна, жду колядующих и боюсь, что они не придут. 

В синих сумерках, как серебро, сверкает на нашей горе белый и чистый снег, а меня не радует красота ни этого синего вечера, ни  волшебного снега, упёрлась тоскующими глазами в гору и думаю, какое же это несчастье жить под горой, в самой глубокой яме, они пройдут по широкой улице мимо и даже не вспомнят наш одинокий дом, или испугаются вот этой крутой горы, пока её обойдёшь, да пока вот по этой узкой тропиночке, ужимаясь и оступаясь, спустишься вниз…

И когда я уже была готова сгореть от тоски и горя, вдруг на самой макушке горы, прямо как с неба, упал некто в высокой бараньей шапке, с чёрными-чёрными усами, намалёванными сажей на белом юном лице, и не успело во мне оборваться сердце, не веря в счастье, как он обернулся на тех, кто  сзади, свистнул в два пальца, гора задрожала, и он, расставив руки, поехал  вниз, будет он там обходить по этой тропиночке, ужиматься да  зря терять драгоценное время праздника.

И тут же за ним, как горох с этого синего неба, посыпалась и покатилась с горы целая куча и шапок, и кожухов, и смеха, и свиста, и козлиных голов, и реющих алых и синих лент на высоких ликующих палках…  И сердце моё, наконец, ударилось радостно, и я опрометью бросилась в дверь, и распахнула её, и выскочила на крыльцо в одних тонких домашних тапочках, и стою, держу дверь рукой, жду, а сзади смеётся мама; «Да придут, куда они денутся? Куда выскочила раздетая?»..

Нет, это только театр, вдруг расшвыряв всю дрянь и тоску твоей жизни, может ворваться в душу с этим бессмертным праздником детства!..»

                                                                                     

Лидия Латьева, из книги «Встреча с неожиданностью».