И сегодня, в свои
семьдесят шесть оглядываясь назад, вижу, что многое не сумела.
Не сумела достроить
дом, написать заветную книгу, насмотреться на мир, безумно влюбиться…
А главное, не сумела
своим присутствием в мире сделать нечто такое необходимое всей нашей жизни, чтоб она – как запущенная стрела - не
запинаясь и не тормозя, летела б в завтрашний день без сучка и задоринки от
хорошего к лучшему, от лучшего к самому лучшему, и всё дальше и дальше, к
самому совершенству, о каком человечество и мечтать не могло в самых смелых
своих ожиданиях.
Не сумела.
Хотя, казалось, старалась для жизни, горела на всех работах, подкладывала себя под все посильные и непосильные трудности.
Однако жизнь рассмеялась над моими потугами, рванула куда-то в другую сторону, и сегодня, когда мне семьдесят шесть и вроде пора собирать урожай со всех трудов и усилий, я оказалась в каком-то диком, непредсказуемом мире, по самое горло нашинкованном бомбами, злобой, убийствами, безудержно алчной, чтоб не сказать марадёрской, властью, и без конца воюющими народами. Воюющими абсолютно за всё: за независимость, за свободу слова, за землю, за нефть, за воду, за права человека, за новую власть, за старую власть…
И конца этим войнам не
видно.
А цена человеческой жизни упала ниже копейки.
И я – вчера ещё, вроде и гражданин, и писатель, и просто толковая тётка – сегодня – никто. Малюсенькое никто, забитое в оголтелое одиночество и нищету, я растерянными глазами смотрю на этот бушующий, обезумевший мир с его то оранжевыми, то бархатными революциями, терроризмом, наркотиками, демагогическими речами сияющих сытостью слуг народа, патологическими убийцами и педофилами, и яростным, безудержным проповедничеством новейших «ценностей», разлагающих в человеке всё человеческое как злобная кислота.
Не удивительно, что героем этой нежизни, этого пира во время чумы, сделался страх.
Человек боится всего:
безработицы, голода, близкой войны, пожаров, землетрясений, потопов, взрывов
АЭС, вулканов, летающих самолётов и просто мчащихся как в истерике
автомобилей, заполонивших не только
дороги, но и пешеходные тротуары. В конце концов, ему
каждый день одуревшие от смакования
негатива СМИ обещают вот-вот конец
света, и он трясётся, готовится, пополняя ряды обезумевших выживальщиков и
забивая кладовки дома продуктами.
Словом, ад.
И я из лютого своего одиночества наблюдаю, как день ото дня этот ад разрастается, будто всю нашу жизнь поразил всепожирающий вирус тотального разрушения. Стремительно сметая все формы жизни, которые человечество шлифовало веками – и финансы, и экономика, и семья, и сам человек - он пожирает не только всё нажитое, но и самое важное, без чего невозможно представить жизнь - завтрашний день.
И, конечно, не я одна это чувствую.
Я вижу, как внук – глазастый мальчик, инженер-строитель, работающий разнорабочим, так как его диплом не востребован – в ответ на мою науку о том, что человек в любых обстоятельствах! – «слышишь, Юрчик, в любых обстоятельствах, как бы жизнь тебя ни кидала!» - но человек обязан держаться и быть человеком! А Юра, слушая, только и делает, что подшучивает над моим несгибаемым идеализмом. Он остроумный мальчик, и шутки его смешны. Но я вижу его глаза, я чувствую горькую горечь его остроумия и понимаю, что он острее меня ощущает сегодняшний ад. И особенно ощущает, что этого завтра, ради которого надо жить и держаться, строить семью и себя, этого завтра – нет!
Его боль убивает меня.
Я начинаю метаться, искать всевозможные выходы к этому завтра. Бросаюсь в умные книги и на умные сайты. Читаю пророков. Библию и Коран. Я снова и снова листаю историю человечества, просеивая его опыт и поиск, все его обретения и неудачи. Я хочу докопаться, открыть, понять, хочу ответить себе на этот пекучий вопрос: что же случилось с жизнью? что хочет Природа от человека и куда она гонит нас своими безжалостными накатами? и какую роль в этом движении жизни к аду играет сам человек? и много ль ему дано? и чем он спасал себя после всемирных потопов и мора чумы? и что могу сделать для жизни я, древняя тётка, перечитавшая горы книг, матёрая идеалистка, привыкшая думать не о себе одной, а обо всех – о детях, внуках, соседях, о далёких и близких странах, обо всём человечестве…
Что могу сделать я, чтоб это завтра было у нас?!
И вот тут – как ни странно – но самое время именно тут объяснить своему читателю – а вдруг он найдётся этот чудак-читатель, пожелавший откликнуться на мой блог, и даже, возможно, преодолев своё равнодушие к чужой боли, захочет узнать, почему эта древняя тётка задаёт себе такие вопросы, ответ на которые не могут найти никакие земные умы – самое время сказать читателю, отчего свой блог я назвала так, как назвала: «найти себя».
Да потому и назвала,
что всю свою жизнь – с не утихающей страстью, с детских лет и по сегодняшний
день -
я гоняюсь сама за собой, как кошка гоняется за своим хвостом, очевидно подозревая в нём не себя, а что-то ей
непонятное. Гоняясь за этим хвостом, я
надеюсь открыть нечто большее, чем самою себя. Я превращаю себя в своеобразную лабораторию, в
которой природа и жизнь производят
опыты, а я наблюдаю их, пытаясь понять, что и как, и зачем они эти опыты делают.
Словом, как говорили древние, «познай себя, и
ты познаешь весь мир».
Вот это познание и есть
моим пожизненным состоянием.
С детских лет.
По сегодняшний день.
И те, кто болен подобной болезнью, меня поймут.
Конечно, эти поиски самого себя у каждого из людей происходят по-своему.
У меня они
проявлялись неудержимой тягой заглянуть
за пределы видимой жизни. Заглянуть через всё, что попадало под руку: через
запойное чтение, через медицину, через любую науку – физику, астрономию, психологию, философию, через чтение Библии и
Корана, через астрологию, знахарство и всевозможные «духовные» практики, через
поиски древней, спрятанной от
человечества мудрости – а я просто уверена, что подобная мудрость есть, что не
могло человечество с его жрецами, прорицателями, магами, колдунами, великими
праведниками и великими грешниками – не могло оно довольствоваться этим
бессмысленным передвижением по времени и пространству, этой земной видимой
жизнью с её бесконечными войнами, дележами, расцветами и закатами цивилизаций –
оно должно было, оно не могло не оторвать глаза от земли, глянуть в небо и
спросить себя: зачем эти звёзды сияют над головой?!
Ну и конечно самое время спросить меня, что же такого важного я открыла в этих своих пожизненных лабораторных изысках?
Представьте, читатель, открыла!
Открыла - двигатель человеческой жизни!
Именно этим открытием я
и хочу поделиться с вами. И поделиться не торопясь, не глотая слова, поделиться
с таким ощущением, словно у вас тоже есть внук, или сын, или дочка, и вы тоже, как
я, учили их и надеялись, и желали им лучшей участи, чем месить раствор и
таскать кирпичи, с дипломом в кармане.
А начну я свой разговор с того, что в этом – пожизненном, безостановочном – гонянии за своим хвостом я никогда-никогда, ни единой минуты не была одинокой. Рядом со мной – нет, не рядом, а впереди меня, обязательно впереди или даже над головой, в неопознанной сказочной выси – был некто другой.
Мой герой.
Он – как и я – ощущал непознаваемость, фрагментарность и скудость мира, в котором живём; ему – как и мне – было тесно и скучно в мелкой земной суетне, его не прельщало делать карьеру, копить богатства, рваться в высокие кресла или гоняться за славой, раздувая свои поступки до уровня подвигов. Он – тоже как я – был болен судьбой человечества.
Но!
Он был зорче, удачливей, прозорливей меня; он был отмечен особой печатью Природы, умел наблюдать, открывать, обобщать, взглянуть на мир с неожиданной стороны, перескочить предел очевидного, почувствовать невероятное, написать о нём книгу, поэму, трактат, и пусть пойти на костёр, но всё же провозгласить для всего человечества – сквозь пространство и время – «А всё-таки она вертится!».
Таким он был мой герой.
И что интересно?
Он был всегда.
В любую минуту моей
земной жизни. Хотя – наверное, считая необходимым приноровиться к моим
внутренним, мне самой непонятным запросам – он постоянно менял свой облик.
Он мог появиться сказками Пушкина. И я – в незапамятном детстве – не выпускала
эти сказки из рук, внимательно вчитываясь и всматриваясь в бело-ленивые лица
Салтанов, упорных Гвидонов, алчных старух у корыта, покорных до отвращения
стариков, таинственных золотых петушков и шамаханских цариц, пугающих
своим изощрённым коварством. Я – через
них – познавала, что хорошо, а что плохо, и училась добру.
За сказками шли герои
Великой отечественной войны: я была ребёнком военного времени, и эти светлые
мальчики-девочки, эти Зои Космодемьянские, Лизы Чайкины, Любки Шевцовы и Саши
Матросовы – они влили в меня бессмертный напиток под названием «Родина», в
котором щедро перемешались и запах травы у родного порога, и чёрное небо в
яростном блеске звёзд, и юные лица моих дядьёв, ушедших мальчишками защищать
свою землю; лица, в которые я не устану
смотреться, пытаясь постичь глубинные смыслы вроде понятных, а всё-таки непонятных
понятий: родная земля, человек, народ.
Потом меня полонили
романтики и романы, историки и психологи, философы и мыслители… Словом, те, кто
мне помогал не просто узнать, а – вдуматься в жизнь, рассмотреть, ощутить,
какая она на вкус и на каких китах держится.
И самое интересное,
что, оглянувшись назад сегодня, я обращаю внимание, что каждый из этих героев
появлялся будто по графику. Будто какая-то высшая сила следила за мной и
заботилась о моём развитии.
Особенно любопытно, что
в этом довольно жёстко выстроенном методе моего обучения (кем он был разработан
и кем он осуществлялся?) возникали такие случаи, когда герой появлялся вдруг и
так неожиданно, что невозможно было понять, почему и зачем он явился.
Например, не забуду,
как в нашем доме – буквально каким-то чудом – оказалась толстенная книга под
названием «Иван Павлов». Я была третьеклассницей. И, матёрая книгочейка, увидев
красивую толстую книгу, открыла её и… не смогла оторваться. Эти рефлексы,
импульсы, лаборатории, опыты, сам дух открытий – и главное: где совершались эти
открытия? внутри человека! – это меня потрясло. И когда оказалось, что книгу
надо отдать, так как её забыла соседка-врач, я – довольно суровая девочка
- расплакалась, прижав книгу к себе, а
соседка смеялась, говоря, что вот бы её коллегам-врачам такое рвение к
подобному чтению. Но книгу оставила, и я её дочитала.
Что я могла понять в
этой книге?
Ни-че-го.
Но именно эта
книга, как потом-потом, спустя целую
жизнь, оказалось, разбудила во мне пожизненный интерес к физическому устройству
нашего тела, к его неразгаданным тайнам, к восточной, народной и западной
медицине, к гомеопатии, к травам, к
всевозможным «духовным» практикам и информационно-энергетическому лечению,
популярному в наши дни. Словом, к той таинственной связи, которая существует
между Природой и человеком и которую – удивительно нелюбопытное человечество –
не удосужилось расшифровать.
Естественно, что
академика Павлова я считаю тоже своим героем.
Однако всех героев не счесть.
Тут важно другое.
Важно то, что мои герои появлялись точно тогда, когда я начинала нуждаться в них. Когда мне становилось плохо. Когда вдруг – без всякой внешней причины – из увлечённо живущего человека я превращалась в ничто. Будто во мне истощалась программа развития. Будто невидимая рука отключала меня от жизни. Я попадала в яму небытия. Я теряла сама себя, и уже не знала, кто я, зачем, куда и как выползать из этой невыносимой ямы.
Особенно остро – я бы
сказала трагически остро, до нежелания жить – подобное состояние я пережила
студенткой второго курса.
Это был Ленинградский
университет. Я приехала в Ленинград из Одессы, пережила все катастрофы, какие
только выпасть могли наивному провинциальному ребёнку, рискнувшему поступить в
престижнейший вуз страны; я всё победила,
и оказалась студенткой как бы недостижимого журналистского факультета да ещё в
самом прекраснейшем из городов на земле, с его дворцами, музеями, архитектурой,
театрами, спектаклями Товстоногова и
оркестром Мравинского. С прекрасными учителями, которые относились к студентам
не как к школярам, а как к образованным, вдохновенным коллегам.
И вдруг – после неслыханных впечатлений и полётов души – чёрная яма, провал.
Вот только вчера мы
смеялись, шумели, спорили до одурения о выставке импрессионистов, первой в
нашей стране, только вчера жизнь - как сверкающая ракета – мчалась в это
прекрасное завтра, набирая безумные обороты, как вдруг – именно вдруг! без
всякой причины – врезалась в стену и –
пустота-а-а…
Пустота и во мне, и вокруг.
Она сжимала меня, она рвала меня изнутри, мне было тесно внутри себя, я сама себе казалась ничтожной и мелкой до отвращения, мне всё опостыло: учёба, учителя и вечная очередь за винегретом в буфете… мне ничего не хотелось, я ничего не могла, я не знала, что я такое и что с собой делать: бросить учёбу? пойти уборщицей в детский сад? повеситься? кинуться с пятого этажа?.. Я желала избавиться от себя, содрать с себя кожу, как сдирает её змеюка, ощущая невыносимость всего, что скопилось внутри.
Помню, бывали моменты,
когда я ощущала такую боль и такое отчаянье, что, казалось, вот-вот закричу
дурным, мне самой не подвластным криком кликуши…
Кому закричу?
Неизвестно.
О чём закричу?
Не знаю…
Но, видно, кто-то, действительно слышит нас.
И в одну из таких минут девчонки насильно потащили меня в БДТ, на премьеру по Достоевскому.
Шёл «Идиот», князя Мышкина играл тогда никому не известный актёр Смоктуновский.
Этот спектакль, этот Мышкин, этот зрительный зал – в нём стояла такая оглушительная тишина, что появись в этом зале муха, её жужжание испугало бы нас как рёв самолёта - этот актёр Смоктуновский, с его взглядом и голосом, с его трепещущими руками, с его душевными струнами, способными ощутить нечто такое, о чём я даже не знала, что оно существует… Это было больше чем потрясение. Это был толчок в какой-то невидимый лаз, ведущий в незнаемый мир. Назову этот мир – человечность, душевная тонкость и хрупкость.
Меня вбросило в этот лаз.
И я, ничего не зная об этом мире - под названием человечность, тонкость и хрупкость: я же была комсомолка и активистка, и моим ориентиром по жизни было всеобщее счастье, которое строилось, как ни странно, минуя отдельного человека – и вдруг оказалось, что именно он, человек, высшая ценность жизни – это открытие оглушило меня, и я наощупь, интуитивно, как зверь на запах, стала ползти и искать…
Поиск меня увлёк, и я ожила.
И постепенно-постепенно у меня стали меняться глаза и уши, я стала видеть и слышать совершенно другую, ранее скрытую жизнь. Будто меня с привычной орбиты существования перебросило на другую орбиту. Я попала в другое измерение жизни. Моей профессией и опорой в познании мира стал – внутренний мир человека. Я ощутила, что именно в человеке – не где-то там, а в самом человеке! – кроется тайна всех тайн, ключ и разгадка всех моих болей, проблем, пустот и бессониц, ответ на все мои крики.
Лишнее говорить,
что всё, что толкнуло меня в эти новые
поиски – спектакль «Идиот», Г. Товстоногов
и актёр И. Смоктуновский – я
считаю своими спасителями и героями.
Но!
Есть тут ещё один чрезвычайный момент –
Зрительный зал!
И, конечно, не сам этот зал, а то общее состояние наших зрительских чувств, та тишина, какая сковала меня с такой давящей силой, будто я попала в какие-то жернова, и этот молох выкручивал мои кости и высасывал сердце, и был момент, когда, боясь закричать от не-вы-но-си-и-мой внутренней боли, я впилась в ладошку подружки, а она точно так же впилась в мою, и после спектакля, с трудом расцепляя руки, мы и смеялись, и плакали сразу.
Вот об этой-то тишине,
порождённой моими героями, об этих
вонзившихся одна в другую ладошках я думаю по сегодняшний день. Думаю, как о
самом важном растворе, в котором творится жизнь. И не только одного человека. А
общая жизнь людей, жизнь общества, сила его устремления в завтра, ощущение
высшей точки, какую интуитивно ищет любой из нас.
Эту точку мы искали всегда.
Обращаю внимание, мой читатель: именно мы, а не я одна.
И, если перескочить из студенческих лет в свою взрослую жизнь, жизнь поколения шестидесятников, то это можно легко увидеть. Журналисты, учителя, врачи, строители, лирики-физики, жадные читатели «Нового мира» и страстные любители кухонных посиделок, безнадёжные идеалисты и спорщики, для которых, как заметил Иосиф Бродский «Джотто и Мандельштам были насущнее собственных судеб», мы не были антисоветчиками, как думала власть, мы просто «хранили любовь к несуществующему … предмету, именуемому» Истиной. И, готовые за стаканом вина или чашкой кофе хоть до утра тасовать-перетасовывать эту странную, непонятную нам реальность, вонзаться в неё всей силой своего непонимания, на кого опирались мы в этих яростных спорах? кто был для нас непререкаемым аргументом и авторитетом?
Конечно, герой!
Очередной герой нашего,
шестидесятников, времени. Ничем не похожий на образец советского человека – оптимиста и победителя
- какого внушал нам официоз. Наш герой был
вопреки герою официальному. Иван Денисович, Окуджава, Мастер, Понтий
Пилат, Иешуа, Горе-Прокудин, Высоцкий -
именно этот герой был нам интересен,
необходим и важен, заставлял всмотреться в себя и в реальность. Герой
«с другой стороны», со стороны человечности.
И конечно, сравнивая
себя со своим героем, ведя, по выражению Г. Гадамера «диалог с другим», мы не
только познавали себя (и весь мир), не только подтягивались к чему-то высокому…
Но!
Мы ощущали, что, споря,
опровергая, соглашаясь и не соглашаясь с другими, мы все - на наших кухонных
посиделках – вместе с героем создавали
общее поле чувств, разума и движения к Истине. Информационное поле, как говорит сегодняшняя наука.То самое поле, какое я впервые
ощутила студенткой в зале театра рядом со Смоктуновским и Товстоноговым, рядом
с подружкой, вцепившись в её ладонь, и рядом с тысячью зрителей, создавших
своими сердцами ту бесценную тишину, в которой рождается нечто нам неизвестное,
но дорогое.
Именно это поле, думаю я, широко разрастаясь
по жизни, вовлекая в себя самых разных людей из самых разных материков (эффект
бабочки! эффект бабочки!) становится тем
раствором, в котором строится человек и
всё человечество.
И мне совершенно не
удивительно, что сегодня, когда мы, человеки, разбросаны по своим одиночествам;
когда нас буквально сжирает ощущение внутренней пустоты; когда депрессия,
вырвавшись на первое место среди коварных болезней, физически отторгает человека от жизни, и он
падает в безысходность, наркотики, бессмысленный вандализм; когда человек с
каким-то больным сладострастием обнажается и разлагается, суя по всем сайтам и
программам ТВ своё тщеславие, вожделение, алчность, ненависть, зависть,
топлесы, доморощённые философии и прочие вонючие пышности… Словом, когда ситуация «психологического
истощения» человечества нарастает как снежный ком, и порождённая истощением
грязь упорно вживляется в общество и калечит неокрепшее сознание наших внуков – мне совершенно не удивительно,
что всё чаще и чаще и учёные, и просто думающие люди, ища спасение от этой
напасти, всё чаще вспоминают
В. Вернадского с его теорией ноосферы,
связующей мироздание в единое целое.
И всё упорней то там, то здесь,
они ведут разговор о природной, внутренней связи людей, о бытии «через
других», о силовом общем поле, создаваемом чувством и разумом всего
человечества, о том, что новый – глобальный
мир, уже знакомая нам ноосфера – зовёт
человечество к интегральности, к
объединению всех интересов и душ, к заботе каждого о каждом из нас, топчущем эту
землю.
Значит, как я понимаю, все наши кризисы-топлесы – это не частные сбои в системе, это сама Природа подаёт нам сигнал, что идём не туда, что валяемся в грязи, что истощилась программа человеческого развития и самое время для любого из нас остановиться, подумать, поискать мудрецов и книги, способные нас вразумить и развернуть в направлении Истины, и – как змеюка – содрать с себя старую кожу, вместе со всем старьём, которое накопилось внутри.
Самое время сделать то,
что сделала я второкурсницей – вцепиться - всем семи миллиардам землян! –
вцепиться в ладошки друг друга и крикну-уть!!!..
Что крикнуть?!
Не знаю.
Кому крикнуть?!
Тоже не знаю
Но Природа услышит.
И в воздухе нашей жизни
обрисуется облик совершенно нам не известного до селе героя.
Он придёт неожиданно.
Совсем с другой
стороны.
Но мы узнаем его.
Нас потянет к его
высоте, и мы пойдём, ощущая, что это и есть – наше завтра…
Лидия Латьева
Комментариев нет:
Отправить комментарий