«Бог есть, а ты, Лидка, прикуси свой длинный язык»...

Кто-то из остроумных людей заметил, что день, безусловно, тянется медленно, но зато жизнь пролетает быстро.

Да, дорогой читатель, бежит быстрое время жизни…

И даже в детстве день безразмерный, а годы летят.

И мне  уже  десять?..

Неуёмная книжница и фантазёрка, мне было мало школы, занятий, общественных поручений, я – как каша в волшебном горшочке – буквально кипела кучей замыслов, дел, свершений. Дети всего квартала кружили вокруг меня как спутники вокруг планеты, от которой нельзя оторваться,  и для всех я умела найти работу.

Смешно сказать, но я – биологически – не могла видеть праздного человека. Особенно себя самою. Малышей я учила  читать и писать, а со всеми  постарше постоянно что-нибудь создавала: то хор, то театр, то  подпольную организацию, то ателье по пошиву  бальных одежд для кукол, то магазин по продаже мороженого…

Моя кипучая изобретательность не знала покоя. Весь день до глубокой ночи был забит неотложнейшими делами. Два огромных разрушенных бомбами дома на нашем квартале были в полном нашем распоряжении. Здесь мы то ставили  пьесы, то спасали отечество от фашистов, то, скрывшись за остатком стены, тайком читали очередную «взрослую» книгу, то шептались до одурения о чём-нибудь неизъяснимом, поверяя друг другу самое жгучее, самое-самое неразрешимое для нашего одинокого детского сердца.

И вот как-то в вареве этой бурно кипящей жизни произошёл один исключительный эпизод.

Точно уже не помню, что именно в этот день затевалось нами и что обсуждалось. Только помню, как я – как и положено лидеру-заводиле – стою на «трибуне».

Трибуной на этот раз был знаменитый одесский камень-ракушечник, поставленный на попа. 

Как известно, камень этот действительно состоит из ракушек с остренькими краями. Рукой его не погладишь – порежешься. Он был довольно высоким. И даже представить уже не могу, как я на него взгромоздилась. Но, видно, надо было залезть. А я для всякого «надо» себя не жалела. И вот стою на своей «трибуне», вокруг ребятня, а я горячо проповедую что-то.

О, дорогой читатель! Как я завидую этой могучей энергии детства! Нелепая стрижка «казанчиком», лицо в конопушках, сухая как палка. На костылях. Но я плевала на всякое внешнее, я жила внутренней силой, была из завзятых, азартных и заводных и, проповедуя, становилась звонкой, речистой, напористой, меня разносило от нахлынувших мыслей и чувств, от желания разделить эти мысли и чувства с другими.

И вот в такую минуту азарта и звона  -- мальчишеский,  тоже напористый голос – возражая мне, протестующе выкрикнул:

-- Лидка, а – Бог?!

-- Бог?! –  насмешливо отозвалась я. – Да нет никакого бога!!

И в ту же секунду…

Без всяких сомнений, именно в ту же секунду кто-то невидимый  ласково  приподнял меня над моей «трибуной» и – спустил ногами на землю.

Он меня не свалил, не сбросил, не толкнул, не испугал. Он сделал всё бережно, аккуратно, нежно, я бы сказала, любовно.

Но!

Спуская, он протянул меня плотно по камню, и этот ракушечник всеми своими ракушками проскрёб по моей ноге и выше, оставив  глубокие, до крови, царапины.

Дома, тайно от мамы, я   лечила царапины, чем нашлось: компрессом,  йодом, зелёнкой… Но они, распроклятые, жгли как огонь, и помню, как я, то сцепляла зубы, то закусывала  губу, чтоб  не   завыть от боли и не напороться на матушкины расспросы.

И только глубокой ночью боль поутихла. И я, от неё отдыхая, прикрыв веками уморенные глаза, лежала и мысленно бесконечно прокручивала – как кадр из кино – картинку моего удивительного  соскальзывания с «трибуны».  Оно было проделано так нежно и остроумно, будто кто-то очень добрый и очень смешливый  захотел проучить меня за мою языкатость.

И вот мысленно  глядя на эту картинку и раз,  и десять, и двадцать, а внутренне переживая тот миг, когда оно, приподняв, насмешливо протащило меня по камню, я так пропиталась этим своим ощущением неслучайности этого странного происшествия,  что вдруг, холодея от вспыхнувшего прозрения, спросила себя:

 -- Неужели на самом деле Он есть?..

И долго  опустошённо лежала, не зная, что думать и как понимать, и верить или не верить…

И  даже не знаю, сколько это тянулась, но неожиданно я поднялась, пошлёпала в кухню,  ополоснула лицо и руки под краном и вот такая чистая, как бы готовая для чистых высоких мыслей, трезво, без всяких сомнений, будто внутри меня проросло какое-то тайное знание, и оно убедило меня, и я убеждённо – словами -- сказала себе:

-- Бог есть. А ты, Лидка, прикуси свой длинный язык.

Да, дорогой читатель, случайностей не бывает.

И этот таинственный эпизод, и моё бессонное думанье, и сами эти слова о том, что Бог – есть, -- застрянут во мне навсегда.  Они станут моей опорой, мой спасательный круг в океане глубокого равнодушия к запросам о смысле жизни, моя лакмусовая бумажка, какой буду я проверять истинность всяких «духовных» учений и практик на путанной длинной дороге в поисках мира, в котором живу.

На этом я и закончу свои детские впечатления о всём непонятном, что выпало мне. Впереди для меня распахнётся земная реальная жизнь. И я в этой жизни тоже буду земной и реальной. Толковая девочка из хорошей семьи, неудобно упрямая, но зато отличница в школе, активная пионерка и комсомолка. И только я одна знала, что внутри этой видимой девочки  жила  ещё и другая, скрытый,  «внутренний человек». И каждая из девчонок будет жить своей жизнью, не мешая одна другой, как матрёшка в матрёшке.

Им обеим выпало жить в материальном, тоскливом, не любопытном, не ищущем себя мире.  В таком мире внутренний человек, в лучшем случае был смешон, и от любого нечаянного толчка мог легко раствориться или исчезнуть. Но во мне ему удалось удержаться. Поэтому, закрывая главу о своём раннем детстве, я хочу сказать спасибо всему, что помогало сформироваться внутренней девочке.  Именно эта девочка – с какой-то не утоляемой ненасытностью -- будет мне задавать вопросы о мире, в котором живу. А я на её вопросы – с такой же жадностью и упорством -- буду искать ответы.

Думаю, поиск этих ответов и окажется моей настоящей жизнью.

Лидия Латьева

Глава II эпизод 10 из книги «В поисках мира, в котором живём: поговорим? подумаем?»